Поздно вечером 16 сентября 2000 года 31-летний украинский журналист-расследователь Георгий Гонгадзе вышел из дома своего киевского коллеги и отправился к себе домой, где его ждали жена и маленькие дочки. Но до дома он так и не добрался.
«Те первые пару дней я прожила как в тумане, – вспоминала недавно его жена Мирослава Гонгадзе. – Я была как будто в ступоре и не знала, что делать». Но и спустя много дней после исчезновения её мужа местные чиновники продолжали отрицать политический мотив в его исчезновении, хотя журналист был известен своей резкой критикой в адрес украинского правительства. В середине ноября найденное в лесу обгоревшее и обезглавленное тело было идентифицировано как тело Гонгадзе, а еще через несколько недель один из лидеров оппозиции опубликовал «утекшие» аудиозаписи того, что воспринималось на слух как беседы между тогдашним президентом Леонидом Кучмой и другими высокопоставленными чиновниками о том, как «разобраться» с Гонгадзе. Поэтому Мирослава – по образованию юрист – решила вмешаться. Если бы она, человек, напрямую затронутый этим убийством, не взяла бы руководство расследованием на себя, сказала она, то никто другой вообще не стал бы бороться за правду.
Используя свои юридические знания, имевшуюся сеть медиа-контактов, и исполненная решимости достичь поставленной цели Мирослава Гонгадзе с помощью группы местных и международных журналистов добилась открытия судебного дела и обеспечила кампанию общественной поддержки. Пятнадцать лет спустя четверо бывших государственных чиновников были осуждены по обвинению в убийстве её мужа, а Европейский суд по правам человека принял постановление, возлагающее ответственность за гибель журналиста на правительство Украины. Несмотря на достигнутые успехи, Гонгадзе говорит, что были моменты, когда она была готова всё бросить. «Мне хотелось сменить имя, исчезнуть, изменить свою жизнь и стать другим человеком. Но потом я осознавала: нет, ведь я – это я».
С 2005 года, когда я начала работать в Комитете по защите журналистов, я встречалась и работала с другими женщинами, которые, как и Мирослава Гонгадзе, стали известными участницами кампаний в защиту свободы прессы. Все они являются матерями, жёнами, дочерьми, сёстрами, подругами или коллегами журналистов, которые либо пропали без вести, удерживаются в плену, получили ранения, сидят в тюрьмах, либо были убиты. Хотя у них есть и коллеги-мужчины, большинство из встречавшихся мне участников спонтанных кампаний – женщины. Они происходят из разных стран, имеют разные уровни образования, а персональные битвы, которые они ведут, связаны с глубоко личными историями. Однако их объединяет твёрдая и неуклонная приверженность правде и справедливости, которая выходит за пределы этих персональных различий.
Неужели основой этой приверженности является принадлежность к женскому полу? Большое количество судеб, подобных судьбе Мирославы Гонгадзе, казалось бы, подталкивает именно к этому выводу. Однако после бесед с ней и другими женщинами, ведущими такого же рода битвы, у меня складывается впечатление, что пол не играет какой-либо предсказуемой роли. Женщины понимают общую схему того, что и как им следует делать, но они иногда расходятся в своих оценках того, что вывело их на передний край кампаний, развернувшихся в связи с некоторыми из самых громких в мире нападений на журналистов.
В ноябре 2015 года я взяла интервью у четырёх женщин, чья жизнь коренным образом изменилась после одного-единственного разрушительного события, которое превратило их в течение нескольких дней – а в одном случае нескольких часов – из жён, матерей или чьих-то подруг в настоящих воинов. Цель моих интервью с ними состояла в том, чтобы тщательно изучить их истории борьбы и применяемые стратегии, а также понять, какую роль во всём этом сыграл пол. Моими собеседницами были Мирослава Гонгадзе; Сандхья Экнелигода, жена пропавшего без вести шри-ланкийского политического карикатуриста Прагита Экнелигоды; Диана Фоули, мать американского журналиста-фрилансера Джеймса Фоули, который был захвачен в плен и жестоко казнён в Сирии; и Солеяна С. Джебремайкл, одна из основателей эфиопской блогерской группы «Зона 9», несколько членов которой более года просидели в тюрьме.
Из всех четырёх женщин только Экнелигода сказала мне, что принадлежность к женскому полу играет ключевую роль в её борьбе. Остальные собеседницы были менее категоричны. И Фоули, и Солеяна (которая, как и многие эфиопы, пользуется только своим именем, без фамилии), сказали, что вопрос пола не является движущей силой борьбы, которую они ведут. Главное – это темперамент и преданность делу. Дословно, Фоули заявила, что её сын – «настоящий герой. Джим – единственный, кто даёт мне силы бороться». Она добавила, что именно от него она унаследовала страстное стремление к справедливости.
С точки зрения Гонгадзе, важнее не пол самих борцов, а пол тех людей, от имени которых они ведут свою борьбу. «Мне кажется, что чаще всего журналистами, попадающими в опасные ситуации, бывают мужчины», – сказала она. Это заявление подтверждается собираемой КЗЖ статистикой по убийствам журналистов: из 1175 журналистов, убитых за период с 1992 года, когда КЗЖ начал вести учёт таких дел, 93% были мужчинами. «Тогда кто же остаётся, чтобы бороться за них?» – задала вопрос Гонгадзе, на который сама же и ответила: «Их женщины».
Когда Прагит Экнелигода, ярый критик правительства бывшего президента Шри-Ланки Махинды Раджапаксе, не пришёл домой 24 января 2010 года, всего за несколько дней до начала в стране президентских выборов, Сандхья Экнелигода бросилась в местное отделение полиции, чтобы сообщить об его исчезновении. Полицейские рассмеялись ей в лицо и сказали, что он, наверное, у другой женщины или сам же инсценировал своё исчезновение, рассказала Экнелигода. Она продолжила упорные поиски мужа. Позднее в том же месяце она встретилась со старшим полицейским офицером, а когда тот тоже заявил, что ей не о чем беспокоиться, она подала жалобу в Комиссию по правам человека Шри-Ланки. Ответа не последовало; Экнелигода стала писать письма к высокопоставленным чиновникам, но и они остались без ответа. Тогда она оформила приказ о доставке арестованного в суд с просьбой сообщить о местонахождении Прагита или выдать его тело. Когда и эта попытка не увенчалась успехом, Экнелигода обратилась к международному сообществу и организовала серию публичных выступлений по всему миру с тем, чтобы привлечь общественное внимание к делу об исчезновении её мужа.
В январе 2015 года в Шри-Ланке прошли досрочные президентские выборы, на которых, к всеобщему удивлению, оппозиционный кандидат Майтрипала Сирисена одержал победу над Раджапаксе, который баллотировался на третий срок. К этому времени поиски, начатые Экнелигодой, переросли в глобальную кампанию борьбы за выяснение правды не только об её муже и других журналистах, но и о тысячах пропавших без вести граждан Шри-Ланки, чьи интересы она стала де-факто представлять. Почти сразу после своего избрания президентом Сирисена пообещал возобновить следствие по делам о пропавших и убитых журналистах, и к моменту моего интервью с Экнелигодой в 2015 году пять армейских офицеров и двое гражданских лиц были арестованы в связи с исчезновением Прагита Экнелигоды.
Вооружённые люди похитили американского независимого журналиста Джима Фоули в Сирии в День благодарения, когда тот собирался выехать в Турцию. Его местонахождение оставалось неизвестным до 19 августа 2014 года, когда боевики из группировки «Исламское государство» разместили в Интернете видеозапись жестокого обезглавливания журналиста в качестве предупреждения и возмездия правительству президента США Барака Обамы. По просьбе родителей Фоули, Дианы и Джона, об исчезновении их сына публично не сообщалось до января 2013 года, когда они начали гласную кампанию борьбы за его освобождение. Почти сразу же Диана Фоули стала рупором для голосов родственников других американских заложников.
После жестокого убийства сына морально опустошённая Фоули твёрдо решила продолжать свою борьбу. «Я не могла допустить, чтобы погиб ещё какой-нибудь замечательный человек», – сказала она мне в телефонном разговоре по дороге домой из Вашингтона, где давала показания в Конгрессе США. В течение трёх недель со дня гибели сына она оформила все документы для учреждения Фонда наследия Джеймса У. Фоули, который ныне организует работу по достижению благих целей, к которым столь страстно стремился её сын: обеспечение поддержки американским заложникам, расширение прав независимых журналистов, улучшение качества образования для малоимущей молодёжи.
Фоули и её фонд пока добились существенных сдвигов в решении двух из трёх этих вопросов. В феврале 2015 года коалиция, в которую вошли руководители СМИ, группы по защите свободы прессы, включая КЗЖ, и отдельные журналисты, достигла согласия по ряду глобальных принципов обеспечения безопасности журналистов-фрилансеров. К сегодняшнему дню эти принципы подписаны 78 организациями. Четыре месяца спустя администрация Обамы объявила о пересмотре своей политики по вопросу о заложниках. По сообщениям прессы, изменение политики позволит официальным лицам входить в контакт и вести переговоры с группами, удерживающими заложников, и окажет помощь американским семьям, предпринимающим те же меры; тем временем межведомственный «мозговой центр» будет координировать усилия по освобождению американских заложников. Воодушевлённая достигнутым прогрессом, Фоули говорит, однако, что она поверит в реальность перемен только тогда, когда узнает, что кто-то из американских заложников вернулся домой.
* * *
Представители эфиопских правоохранительных структур в Аддис-Абебе арестовали шестерых молодых блогеров, входивших в независимую группу, известную под названием «Зона 9». В тот день Солеяна, одна из основателей и членов этой группы, была в зарубежной поездке. Находясь в Найроби (Кения), она получала в режиме реального времени информацию о происходивших в течение дня событиях от своего друга и коллеги Зелалема Кибрета – до тех пор, пока и он сам не подвергся задержанию. В тот вечер, связавшись с родственниками каждого из своих друзей по телефону, Солеяна вместе с другим соучредителем «Зоны 9» Эндалком Чалой, который тоже находился за границей, подготовила пресс-релиз, призывающий власти выпустить их коллег из тюрьмы. Она рассказала мне об этом по телефону из своего нового дома в штате Мэриленд. Она сообщила, что потом они организовали мощную общественную кампанию протеста с хэштегом: #FreeZone9Bloggers (Свободу блогерам «Зоны 9»!).
В июле 2015 года, более чем через год после ареста членов «Зоны 9» и за несколько недель до визита президента Обамы в Эфиопию, власти этой страны освободили двоих блогеров. Три месяца спустя и остальные члены группы получили свободу. В ноябре КЗЖ удостоил группу «Зона 9» Международной премии за свободу прессы.
Солеяна и другие женщины, у которых я брала интервью, с самого начала ставили перед собой ясно сформулированные цели, но стратегии ведения кампаний, по их словам, они выбирали произвольно. Через неделю после исчезновения её мужа, в отсутствие конкретных действий и ясных ответов со стороны местных властей, друзья убедили находившуюся в дезориентированном состоянии Мирославу Гонгадзе провести пресс-конференцию. Она привела с собой своих 4-летних дочерей-двойняшек и сообщила журналистам, что её муж не вернулся домой. Затем она озвучила призыв к действию. «Я заявила, что мне нужна их помощь, помощь журналистского сообщества, – рассказала она. – Я сказала им: «Сегодня – он, а завтра – вы!». Но реальной стратегии у меня не было, пока я не осознала, что в Украине справедливого суда никогда не будет. Тогда я разработала стратегию действий и призвала к проведению специального расследования при поддержке [Международной федерации журналистов, «Репортёров без границ»] и КЗЖ. Мы писали отчёты о ходе расследования и анализировали все возможности для свершения правосудия на международном уровне». Позднее Гонгадзе подала иск в Европейский суд по правам человека в Страсбурге (Франция), заявив, что правительство не смогло ни защитить её мужа, ни должным образом расследовать обстоятельства его убийства. В 2005 году суд возложил ответственность за гибель Георгия Гонгадзе на правительство Украины и присудил его жене 100 тыс. евро (по тогдашнему курсу около 118 тыс. долларов США) в качестве компенсации.
Внимание со стороны СМИ – намеренное или спонтанное, позитивное или негативное – также сыграло центральную роль в проведении этих кампаний. Каждая из женщин, наделённая собственного рода харизмой, установила и укрепила разнообразные и достаточно сложные связи со средствами массовой информации. Для Гонгадзе и Экнелигоды критически важную роль сыграли коллеги их мужей. По словам женщин, местные журналисты были и остаются в числе их самых верных союзников, а местные и международные СМИ не только помогали и помогают обнародовать их призывы к правосудию, но и постоянно привлекают общественное внимание к их работе.
«Есть много людей, сочувствующих моей работе в СМИ, но, конечно, есть много и тех, кто отказывается сотрудничать, – сообщила Экнелигода, беседуя со мной по системе Skype из кухни своего дома в Коломбо (Шри-Ланка), попросив своего сына-подростка быть нашим переводчиком. – Но у меня много друзей в средствах массовой информации; они меня понимают и привлекают публичное внимание к делу Прагита. Они оказывают большую поддержку и лично мне, и тому делу, за которое я борюсь. Я также ощущаю комфорт и удовлетворение от того, что СМИ продолжают относиться ко мне благожелательно. Ведь так важно, чтобы детали дела освещались в средствах массовой информации».
Дело Солеяны несколько отличается от других с точки зрения подхода к работе со СМИ. В течение большей части почти полуторалетнего срока пребывания шести её коллег за решёткой Солеяна сотрудничала с двумя другими блогерами – Эндалком, живущим в США, и Джоманексом Кассайе, которому удалось бежать из Эфиопии и найти пристанище в Швеции – в освещении дела главным образом в социальных сетях. «Наша стратегия состояла в том, чтобы акцентировать внимание на гуманитарном аспекте, рассказывая о том, как блогеры любят свои семьи, какими хорошими друзьями они являются и т.д., а не о том, что они представляют собой в качестве политиков, – рассказала она. – Мы хотели показать их человеческие качества и использовали социальные СМИ с тем, чтобы другие молодые люди в стране могли ссылаться на их истории жизни как на примеры для подражания». Конечной целью кампании, развёрнутой в социальных СМИ, по словам Солеяны, было информирование международного сообщества и эфиопской общественности и обеспечение их присоединения к кампании за освобождение блогеров.
Хотя Солеяна и говорит о том, что разделяет успех этой кампании, как и ответственность за ведение блога, в связи с которым были вынесены тюремные приговоры, с Эндалком и Джоманексом, именно благодаря харизме Солеяны, по мнению Эндалка, публика и поддержала широкую кампанию за освобождение их коллег. «Она рада общаться со всеми своими сторонниками и в Интернете, и вне него», – сказал Эндалк. В рамках своей стратегии Солеяна также рассказывала о деле «Зоны 9» на встречах с представителями международных организаций и с высокими официальными лицами, включая Обаму и госсекретаря США Джона Керри.
По мнению Эндалка, Солеяна была движущей силой их группы. «Пол является очень важным фактором, и я думаю, что он напрямую связан с ролью, которую она сыграла в ведении и блога, и кампании, – рассказал он мне в одной из бесед. – Ещё до того, как мы начали работать, ещё до арестов, Соли проявила себя как очень хороший организатор и сыграла важнейшую лидирующую роль в создании нашей группы. Она очень требовательна, придерживается очень высоких стандартов и всегда просит от нас реальных результатов. Даже когда мы напоминаем ей, что занимаемся добровольной работой, она постоянно подстёгивает нас. Она продолжала оставаться лидером и после арестов».
Несмотря на растущую стратегическую поддержку извне, которую Гонгадзе, Экнелигода и Солеяна признают в качестве необходимого элемента их успеха, проводимые ими кампании не могли бы стать долговременными без того, что можно лучше всего описать как некую «религиозную» преданность делу с их стороны. Когда я спросила Мирославу Гонгадзе, как бы она охарактеризовала работу, которой занималась, та ответила: «Добиться свершения правосудия по делу Георгия – это просто и была моя жизнь. Специального названия для этого у меня не было».
Все четыре женщины сообщили, что ими двигали преданность делу, страсть и сильные личные переживания – понятия, которые с трудом поддаются определению, как сказала мне Гонгадзе. Столь же трудно оценить и роль половой принадлежности. Фоули отметила, что женщины могут быть очень страстными, «но такими же могут быть и мужчины». Экнелигода настаивала на том, что «женщины по-другому чувствуют отношения, чем мужчины. Даже думают они в таких ситуациях совершенно по-разному. Мужчины имеют тенденцию со временем сдаваться, а женщины продолжают бороться».
Сама борьба – независимо от того, что было её движущей силой – далась всем им немалой ценой. Экнелигода и Солеяна почти сразу же бросили работу, чтобы посвятить всё своё время участию в кампаниях. И для той, и для другой это решение означало необходимость в значительной степени полагаться на внешнюю финансовую поддержку. По словам Солеяны, ей пришлось обращаться в международные организации за экстренными грантами, которые она использовала для оплаты расходов на кампанию и оказания хотя бы минимальной помощи семьям посаженных в тюрьму блогеров. Экнелигода получала подобную же поддержку, но финансирование её растянувшейся на годы кампании при насущной необходимости содержать семью, – рассказала мне она, эхом повторив слова Гонгадзе, – сделало её нелёгкую дорогу к правосудию ещё более трудной.
Основными для неё были трудности финансового характера, сказала Экнелигода. Во время одного из интервью 2012 года она с неприкрытой болью сообщила мне о том, что после исчезновения её мужа испуганные друзья и родственники бросили её с двумя сыновьями на произвол судьбы. Оставив работу в офисе, где она была занята неполную рабочую неделю, и потеряв доходы мужа, она была вынуждена просить добровольные пожертвования у сочувствующих граждан и экстренные гранты у международных организаций; несколько грантов было предоставлено ей в рамках организованной КЗЖ Программы помощи журналистам. В 2015 году, когда судебное дело всё еще занимало бόльшую часть её времени, Экнелигода, по её словам, оплачивала счета из своих доходов от небольшого предприятия общественного питания, которое, как она выразилась, поставляет пакетики риса для небольших мероприятий, позволяя ей по-прежнему уделять основное время активистской работе.
Были на её пути и другие препятствия, сказала она. Самые жестокие невзгоды, чуть ли не заставившие её усомниться в своей целеустремлённости, она испытала по вине местных властей, которые до недавнего времени систематически игнорировали её усилия, одновременно с этим подрывая её кампанию посредством необоснованных заявлений. В 2012 году тогдашний генеральный прокурор Мохан Пейри заявил представителям ООН, что Прагит Экнелигода скрывается за рубежом и что кампания по расследованию обстоятельств его исчезновения – это не что иное, как обман. Но и через шесть лет после пропажи мужа Экнелигода по-прежнему испытывает боль от своей финансовой, политической и социальной изоляции.
Истории, подобные этой – истории жизней, пришедших в упадок по вине местных властей – достаточно нередки. За 10 лет моей работы правозащитника, расследующего нарушения свободы прессы, мне неоднократно рассказывали о столь же пренебрежительном отношении к родственникам, в том числе ко многим женщинам, ищущим поддержки или сведений о своих любимых и близких. Среди таких людей – Мирослава Гонгадзе, которая, вспоминая день, когда она сообщила властям о пропаже своего мужа, сказала, что местные сотрудники полиции «просто рассмеялись мне в лицо и велели мне убираться». Понимающе улыбаясь, сказала она, полицейские предположили, что муж ушёл от неё к другой женщине.
Решение Дианы и Джона Фоули не объявлять публично до января 2013 года об исчезновении их сына было отчасти основано, как многократно указывала Фоули, на рекомендациях администрации Обамы «хранить молчание, чтобы уберечь сына». «Я слишком долго этому верила, и мы проиграли. Нас попросту одурачили», – заявила Фоули. По её словам, власти не проводили должного и своевременного расследования обстоятельств похищения её сына; сообщали ей и её мужу неполную или недостоверную информацию о ситуации, в которой находился сын; отказывались вступать в переговоры с похитителями, при этом предупреждая Фоули и её мужа, что они могут пойти под суд, если заплатят выкуп. «Хотя я никого не виню, – сказала она, – мы допустили ситуацию, при которой политика помешала оказанию помощи».
Несмотря на сделанную ею оговорку, Фоули чувствует, что правительство предало её сына, как предали его средства массовой информации и организации, занимающиеся защитой журналистов, включая КЗЖ. Она полагает, что, несмотря на первоначальное отсутствие информации в СМИ, активисты, работающие в соответствующей области, могли бы более активно поддержать её в поисках сына. «Джим пропал, но многие журналисты хорошо знали о ситуации в зонах военных действий, о ситуации в Сирии, – сказала Фоули. – Они могли бы помочь, поскольку у них было больше информации, чем у правительства, но они нам не позвонили. Они никогда не разглашают информацию». Когда Фоули рассказывала о своих попытках привлечь виновных к ответственности, было очевидно, что она испытывает глубокое чувство изоляции, возникшее в ходе ведения ею своей кампании – чувство, подобное тому, о котором говорила и Экнелигода.
Помимо личных трудностей, этим женщинам пришлось преодолевать и другие общие для них препятствия. Главное из них – они все получали в свой адрес прямые угрозы. После того, как Экнелигода публично объявила о розысках пропавшего мужа, она неоднократно получала телефонные звонки от неизвестных, обвинявших её в «предательстве». Фоули сообщила, что против неё в социальных сетях была развёрнута кампания преследований, участники которой считают её открытую критику правительства США нападками на американский образ жизни. Обе женщины были потрясены, но ни одна из них не восприняла угрозы всерьёз. С другой стороны, именно угрозы заставили Гонгадзе и Солеяну уехать в изгнание.
«Я сразу же стала получать угрозы», – рассказала Гонгадзе. За месяцы, прошедшие после убийства её мужа, Гонгадзе поняла, что власти отслеживают каждый её шаг. За её мужем тоже велось наблюдение, добавила она.
Коллеги со связями в органах госбезопасности Украины, сказала Гонгадзе, сообщили ей, что её телефоны были поставлены на прослушку, и предупредили, что никакие важные вопросы ей по телефону обсуждать нельзя. «Поэтому я в тот момент отправила дочерей пожить у моих родителей, – рассказала она. – Я попросила одного из друзей отвезти их туда, и ни один человек не знал, где они тогда находились. Они отняли у меня мужа, и я не хотела подвергать дочерей риску, поскольку уже приняла решение рассказать обо всём общественности».
Позднее, по словам Гонгадзе, один из местных политиков передал ей предположительную аудиозапись разговора между президентом Кучмой и начальником его администрации о том, чтобы «сделать что-нибудь, чтобы остановить» Мирославу Гонгадзе и редактора «Украинской правды» – газеты, в которой работал её муж. На кассете человек, предположительно являющийся Кучмой, приказывает другому чиновнику «прекратить» деятельность Гонгадзе, которая, по его словам, стала крайне его раздражать, рассказала мне Мирослава. Хотя она не знала, каким образом была сделана эта запись, она начала серьёзно волноваться и за собственную жизнь, и за жизнь её детей, сказала она. Один из членов оппозиции ранее обнародовал «утекшие» секретные аудиозаписи, на которых Кучма, находившийся на посту президента Украины с 1994 по 2005 год, обсуждает с другими высокопоставленными чиновниками, включая главу своей администрации, различные схемы того, как избавиться от Георгия Гонгадзе. В 2011 году против Кучмы были выдвинуты обвинения в превышении властных полномочий в связи с делом Гонгадзе, хотя он и отрицал свою причастность к убийству журналиста. Тем не менее, по сообщениям прессы, он не отрицал того, что голос на первых аудиокассетах действительно был его, хотя Кучма и настаивал, что записи подверглись обработке.
Гонгадзе с дочерьми уехала из Украины в Соединённые Штаты, где им в 2001 году было предоставлено политическое убежище.
Солеяна также уехала из Восточной Африки в США через месяц после арестов членов «Зоны 9» в апреле 2014 года. До отъезда она жила в Найроби (Кения), где проживают сотни других изгнанных с родины эфиопов, в том числе десятки журналистов. Опасаясь «длинных рук» эфиопского правительства, Солеяна и Джоманекс, сбежавший в ночь, когда проводились аресты, решили покинуть Восточную Африку.
Вскоре отъезда Солеяны из региона дом её матери в Аддис-Абебе подвергся обыску, который, по её словам, стал безуспешной попыткой эфиопских властей найти серьёзные доказательства связи «Зоны 9» с террористическими организациями. Хотя таких доказательств найдено не было, один из судов в Эфиопии заочно обвинил Солеяну в терроризме. Она была оправдана – тоже заочно – год спустя. «К тому времени стало ясно, что домой возвращаться я не собираюсь», – пояснила она.
Добровольное изгнание обеспечило Гонгадзе и Солеяне безопасность и пространство для продолжения работы. Краткосрочные выезды Экнелигоды из Шри-Ланки и публичные выступления на международном уровне придали весу и её собственной общественной кампании, а также в известном смысле укрепили её безопасность. Сегодня Экнелигода является международным деятелем, удостоенным наград и имеющим возможность открывать двери, которые ещё шесть лет назад с большой вероятностью были бы с треском захлопнуты перед ней.
Борьба за справедливость так тесно вошла в жизнь этих женщин и стала столь неотъемлемой частью личности каждой из них, что даже после некоторых попыток самоанализа они продолжают определять себя в терминах этой борьбы. Во всех четырёх случаях когда-то взятые ими на себя личные обязательства развились до уровня миссии по борьбе за торжество правосудия и за широкомасштабные перемены.
Несмотря на смену акцентов в проводимой ей кампании и перемены в общественном восприятии её как личности, Экнелигода рассматривает свою новую цель и роль как продолжение миссии, начатой ею в тот день, когда её муж не вернулся домой. «Когда я вела индивидуальную борьбу [за Прагита], я решила для себя, прежде всего, что я не позволю, чтобы дело об исчезновении человека само исчезло в никуда, – сказала она. – Теперь моё дело – с помощью собственного голоса озвучивать голоса тех, кто их не имеет. Вот почему я занимаюсь тем, чем я сегодня занимаюсь».
На вопрос о том, какая участь могла постигнуть её мужа, Экнелигода ответила, что она боится, что никогда не узнает правды, но что она находит утешение в мысли о том, что продолжаемая ею борьба за справедливость каким-то образом не даст ему умереть. «Кто бы что ни говорил, какова бы ни была правда, для меня он жив – он жив как часть моей борьбы», – подытожила она.
Мария Салазар-Ферро – координатор Программы помощи журналистам КЗЖ. Она освещала для КЗЖ события в Американском регионе в течение четырёх лет и составляла доклады о высланных и пропавших без вести журналистах, а также о безнаказанности убийц журналистов. Она представляет КЗЖ в ходе миссий по сбору и оценке фактов, направляемых в разные страны мира.